Владлен Гаврильчик
Прихряю с работы счастливый, усталый. Потертое в угол поставлю кайло. С любовью похлопаю бабу по крупу. В гавану пройду и умою хайло.
Затем порубаю. Воткну телевизор. Пацанку усталой рукой теребя, Внимательно, с гордостью и уваженьем, Я стану смотреть телефильм про себя.
А в день выходной соберемся семейством, Пойдем в зоопарк, чтобы там, так сказать, Железной рукой приобщиться к культуре, Зверей посмотреть и себя показать.
Матросики дерутся, Милиция свистит. А звездочка с звездою На небе говорит.
Ребенок спит в кроватке И сосочку сосет Во сне, и телевизор О нежности поет.
Вот швейная машинка Мерцает при луне, Цветы благоухают... И грустно, грустно мне.
Зачем такие драки, Ужасный мордобой, Такая некультурность. Зачем? О, Боже мой!
В праздник наш революцьонный Все гуляют вдоль Невы. В общем дружном хороводе И конторские на взводе, И фабричные кривы.
На трудящихся со стенки, Ручкой делая привет И лукаво улыбаясь, Смотрит дяденьки портрет.
Флаги алые трепещут На Балтийском на ветру. Все народы видят нашу Славу, Мощь и Красоту.
В праздник наш революцьонный Все ликуют, все поют... Домового ли хоронят, Ведьму ль замуж выдают.
Мальчик рылом роет книжку, Поразительно прозрачен, Он, собой являя мышку, Прозябанью предназначен.
Бедный мальчик с рожей постной, Ты какашка! Ты несносный.
Видишь, солнышко сияет, Все ликует, все смеется, Быстро девочки шныряют, Улыбаясь и шаля, Телесами шевеля.
Все прелестно! Все красиво! Там мужчины дуют пиво, Там народ спешит в кино, Там транзистор, там гитара Где ни плюнь — повсюду пара. Всюду радости вино.
Вот без всяких дураков Мой совет тебе таков: Нежный, Тонкий, Умный, Кроткий, Выпей, мальчик, рюмку водки: И на улицу скорей: Ты ж мужчина — царь зверей!
Я прибыл к тебе на предмет поцелуя В хорошем костюме с цветами в кульке. Тебя я нашел исключительно злую С какой-то бумажкой, зажатой в руке.
Ты грозно вращала большими глазами, Была ты вся бледная, словно яйцо, И, бюст орошая свой пышный слезами, Бумажку пихала мне прямо в лицо.
Японский бог, благословляя землю, Кругом рассыпал вишен лепестки, Я изумленный, радостно приемлю Твоих грудей невинные соски.
В моей душе симфония играет, Большое нечто происходит в ней: Любимая моя меня лобзает И посвящает в таинство грудей.
Различные условности забыты, Одежды сняты, с тела снят запрет, Ты грезишь, и глаза твои закрыты, Моей любви божественный предмет.
Ах! Если бы еще летать я мог! Японский бог! Японский бог!
Была зима! Шумела ель. Эх-ма! У Пушкина дуэль.
Он пистолеты заряжать И думаль Дантеса стрелять.
Но Дантес целится зер-гут: Ба-бах! И Пушкину капут.
Увы и ах! Погибла бард И знаменитый бакенбард.
Период захсолнца. Пора лирмгновений. Законные чувства вторгаются в грудь. С любдевой стою в коллективе растений. Волнуюсь, за родину гордый чуть-чуть.
Какова высокого качества небо! Я нежно взволнован, я искренне за. (При этом отмечу, что где бы я не был, Всегда вспоминаю любимой глаза.)
Теперя захсолнца, но верно, что скоро И всенепременнейше кончится ночь. И залпом лучей молодая Аврора Всю прошлую тьму ликвидирует прочь!
Погасли звезды. Утреннее небо Сиреневый приобретало цвет. Торжественно всходило «Ленгорсолнце», Приятный разливая «Ленгорсвет».
Защебетали нежно птички, Глас раздавался электрички, Имело быть изящных туч паренье. На улицах возникло оживленье Трудящихся, спешащих на заводы, Трудящихся, стремящихся везде Прославить свою Родину в труде И уберечь от всяческой невзгоды.
И я сижу в трамвае, увлеченный Порывом трудового вихря, Хороший и ни в чем не уличенный, Читая книжку про майора Вихря.
Колбасники, едритвою, Сошлись на карнавал. Колбасник там колбасницу, Едритвою, едритвою, На танец приглашал. Колбасник и колбасница, Едритвою, едритвою, Танцуют краковяк. Колбасник вдоль колбасницы, Едритвою, едритвою, Вьется как червяк. Колбасник-то колбаснице Едритвою, едритвою, Пардон, прошу в буфет, И пара на колбаснике, Едритвою, едритвою, Сверкающих штиблет. Колбасник и колбасница, Едритвою, едритвою, Сидят в руке рука, И девушки премилые: Едритвою, колбасницы, Их личика румяные Ну прям — окорока.
Человек, томим талантом, Бабу снежную слепил. И в стремлении галантном Эту бабу полюбил. Со словами обращался К ней. И с ней совокуплялся. Но она стоит одна — Ни гу-гу и холодна. Вьюга злится, вьюга кружит То над крышею, то низко. Человек лежит простужен С отмороженной пиписькой. Ах, Наталья! Ах, каналья! Толстомордая она, Словно баба холодна.
Славен город Замудонск, Что на речке на Моче, Реют флаги Замудонска На пожарной каланче.
Там живут не англичане, Там живут замудончане, Не татары, не чухонцы, А простые замудонцы.
Там сияет штукатурко- Ю родильный комбинат, Где во славу Замудонска Замудончиков родят.
Славен город Замудонск! Ширится его движенье За обильное всегда Замудонцев размноженье.
Шкандыбаю мимо окон На свиданье у Невы. Над макушкой вьется локон, Представитель головы.
В ожидании свиданья Сердце радостно трясется С приближением Невы. Над макушкой локон вьется, Представитель головы.
Я кентавром прогарцую, Даме ручку поцелую, Здрасьте нежное скажу, Колоссально погляжу, И с любовью я и Вы Погуляем вдоль Невы.